Переписка
«О ШИЛЛЕРЕ, О СЛАВЕ, О ЛЮБВИ»
(Из моей почты)
* * *
В последнее время моя переписка вдруг оживилась; наряду с давними друзьями, мне пишут люди незнакомые. Я старательно отвечаю на все письма, за исключением финансовых просьб. Последние, на мой взгляд, в ответах не нуждаются; ведь если вы просите кого-то, кто о вас даже не слышал, ссудить вас по-дружески парой миллионов, а он молчит, как рыба, значит, либо он – жмот, либо у него нет. В любом случае – не даст.
Некоторые послания выходят за границы бытовых тем и затрагивают общечеловеческие проблемы. Возможно, они будут интересны не только мне.
Ниже привожу несколько образцов, в которых сохраняю орфографию и пунктуацию, но имена и фамилии заменяю инициалами.
I О СТИХАХ
Здравствуйте, Кирилл.
Признаюсь, что не знал что писать в предыдущем письме, однако вы ясно дали мне понять, о чем вам поведать следует.
Сейчас я стою перед рядом вопросов, которыми хотел бы с вами поделиться.
Первый из них — поступление и вся эта галиматья с вузами и документами. Вы дополнили мое представление об этой системе. Для меня сейчас это выглядит как огромная бронированная машина, к которой не подобраться, а уж тем более не залезть в неё. Это меня довольно сильно тревожит, ибо я просто в смятении, куда мне податься по окончанию школы. Я определился со своим направлением, но и в нем открывается несколько путей к достижению цели. Какой же из них получится просто реализовать? Разумеется, я готовлюсь к ЕГЭ, к поступлению и, конечно, я подам документы в ВУЗ, только вот далеко не факт, что попытка эта обернётся успехом. Поэтому я в поиске альтернативных путей, о которых вы мне рассказывали.
Иное же неприятное переживание — ощущение тревоги, которое, как мы выяснили, небеспричинное. Порой мне кажется, что мир настроен враждебно по отношению ко мне. Впрочем, может и не кажется. Хотелось бы посоветоваться с вами как быть с этим чувством. Конечно, я всю жизнь пытаюсь этому миру давать отпор, но мне хочется приносить в него что-то хорошее. Менять намерения людей в лучшие стороны. Хотелось бы что-то делать без войны и крови. Хочется пойти на мир с распростертыми объятиями, но такие шаги довольно часто оборачивались для меня неудачами.
Напоследок хотел бы узнать у вас то, что меня довольно сильно заинтересовало: какую музыку вы слушаете?
Прикрепляю одно из своих стихотворений, которое на данный момент описывает мой полу-позитивный настрой.
С уважением, Н.
Зори раскрасненелись по-над небом.
Отчего ж мне утро не мило?
Не корми меня ни солью, ты, ни хлебом,
Ведь я снова был повержен злом.
И тревога бьет предательским ударом
Прям под рёбрышки костлявым кулаком.
У меня в душе горят пожары —
Все же называют дураком
И пыхтел над лебединым трупом
От бессилия или от неволи...
Вышло все довольно-таки глупо
И, пока пыхтел, меня уволили.
Я хотел закончить все трагично,
Но для этого я слишком был смешон.
И в комедии меланхоличной
От дождя не спас мой капюшон.
И осталось столько ожиданий,
Тех, что я совсем не оправдал.
Для кого-то это все за гранью
Для меня — один простой провал.
Нету сил кого-то обвинять
Нету и желания, есть повод.
Я хотел бы каждого обнять,
Только каждый — оголенный провод
Нужно взять мне небольшую паузу,
А потом хлебать жизнь, как крюшон
Дождь не промочил меня ни разу.
Оторву к чертям свой капюшон.»
Н.Т.
* * *
Дорогой Н.
Простите, что припозднился с ответом; во-первых, было много работы, а во-вторых, к письмам я отношусь серьезно, похоже, гораздо серьезнее, чем вы - к сочинению стихов. Они отнимают у меня много времени, поэтому в регулярной переписке я ни с кем не состою, да и вам не обещаю писать часто.
1.
Начну со стихов, — они отражают вашу потребность в художественном самовыражении, что мне понятно. Ваши планы поступления в ВУЗ занимают меня меньше, ибо к творчеству отношения не имеют.
В том, что вы прислали, есть две-три замечательные строчки, но это, пожалуй, все, что можно сказать хорошего.
Размер повсюду нарушен, безнадежно изломанная строка лепится вкривь и вкось, рифма приблизительна, метафоры случайны. Какофония начинается уже с первой строфы:
Зори раскрасненелись по-над небом.
Отчего ж мне утро не мило?
Не корми меня ни солью, ты, ни хлебом,
Ведь я снова был повержен злом.
(Я намеренно сохранил вашу орфографию, свидетельствующую о том, что вы послали мне черновик, хотя, лучше, наверное, перечитать свое письмо перед отправлением и исправить опечатки, что будет вежливо по отношению к корреспонденту).
Вот в самом упрощенном виде графический рисунок строфы, с чередованием ударных и безударных слогов, без учета цезуры и длины гласных:
/---/---/-
--/-/-/-
--/-/-/---/-
--/---/--.
Скажите, пожалуйста, это какой размер?
«Небом — хлебом» — рифма затертая, но, по крайней мере, рабочая, чего никак не скажешь о сочетании «мило — злом», которое я не решаюсь назвать рифмой, даже ассонансной или обедненной (надеюсь, вам знакомы эти термины).
Вторая строка по смыслу противопоставлена первой. Почему? «Красные зори» предвещают сильный ветер, смену погоды. Впечатлительные люди метеозависимы, поэту свойственно испытывать в ветреную погоду беспокойство и тревогу. Ваш лирический герой этого не знает? Сообщите ему, пожалуйста, при случае, об этом.
Кстати, он действительно в обычное время питается лишь солью и хлебом? И только в минуты, когда силы зла его настигают и повергают наземь, ему, распростертому, хочется чего-то другого, допустим, водки и огурца? Боюсь, подобной диетой он безнадежно испортит себе желудок. Как читатель я за него беспокоюсь.
Вторая строфа:
И тревога бьет предательским ударом
Прям под рёбрышки костлявым кулаком.
У меня в душе горят пожары —
Все же называют дураком
Вот ее упрощенный рисунок:
--/---/---/-
--/---/---/
--/-/-/-/-
----/---/
А это, по-вашему, — какой размер? И как он соотносится с размером первой строфы? Или поверженный злом герой уже забил косяк себе, болт - на законы стихосложения и лепит все, что придет на ум?
Впрочем, данная строфа при всех своих рытвинах и ухабах (вернее было бы сказать, вы-бинах и колдо-бинах), все же ровнее предыдущей. Зато содержание столь же трансцендентно, как обращение к народу нашего президента.
Судите сами. «Костлявый кулак», равно как и «костлявая рука», есть устойчивое сочетание, применяемое к смерти, (которую принято изображать скелетом). Зачем вы присобачили «костлявый кулак» тревоге, я, убейте, не понимаю. Тревога, будучи состоянием эфемерным, неопределенным, не шатается с костлявым кулаком по поэтическим задворкам и не бьет им поэтов под ребра.
К тому же удар есть мгновенное действие, он соответствует разовому событию: предательству, утрате, измене. Тревога же томит, мучит, сводит с ума и т. д.
Уменьшительное «под ребрышки» — тут совсем нехорошо. На ребрышках подают в ресторанах свинину и баранину, под «ребрышки» в блатном шансоне втыкают перо или заточку. Но представить себе тревогу, засаживающую поэту «под ребрышки» «костлявый кулак» мне так же трудно, как если бы она совала х-й в рот. Не хватает воображения, извините.
В целом, я полагаю, что стихотворец должен настойчиво искать точное слово, а не хватать то, что подвернулось под руку, лишь потому, что он наелся с утра хлеба и соли и ему теперь лень заниматься серьезной работой.
Упоминание о пожарах, горящих в душе лирического героя, ничем не поддержано: кто их зажег, эти пожары, и с какой целью? Метафора не развивается и повисает, оставляя ощущение случайности и неуместности. Пожар — это огонь, пламя. Бывает пожар любви, желания, словом, - страстей. Но тревога — не страсть, она не охватывает человека огнем, не жжет. Если уж на то пошло, она есть нечто туманное, почти противоположное пожару.
Последняя строка, сообщающая о том, что все называют лирического героя дураком, сваливается на читателя, как снег на голову. Никак не связанная ни с одной из затронутых выше тем, она звучит странно и неожиданно, но, признаюсь, в свете сказанного, лирический герой и мне не представляется интеллектуалом.
Позвольте на этом прекратить разбор, дабы избавить и вас, и себя от ненужных страданий.
Право, дорогой Н., лучше бы вы передали мне свое настроение прозой! Я уже говорил вам, что порой то, что вы выдаете за стихи, на деле — лишь наброски, черновики. Нам ними необходимо много трудиться, чтобы придать им законченный вид.
Конечно, случается, что и большие поэты нарушают каноны стихосложения, но они делают это сознательно, с заведомой целью, вы же поступаете так по неведению. Но ведь незнание закона не освобождает от ответственности, ни в жизни, ни в поэзии. В четырнадцать лет такие промахи еще можно с грехом пополам списать на незрелость, но в восемнадцать они становятся тревожным симптомом графомании.
Подобные опусы рецензенты журналов и издательств не удостаивают развернутых отзывов, довольствуясь сухим «не подходит».
Вам необходимо много читать, в первую очередь поэзию, запоминать стихи наизусть, постигать теорию стихосложения, понимать ее и чувствовать.
В свое время я читал курс лекций по русской литературе для таджиков, присланных в ВУЗы России по целевому набору из отдаленных кишлаков. По-русски они изъяснялись с большим трудом, писать и вовсе не умели. Так вот, те из них, кто претендовал на «отлично» (а такие встречались), должны были прийти на мой экзамен, зная не меньше шестидесяти стихов русских поэтов из предложенного мною длинного списка; уметь не только ясно прочесть их, но и истолковать. Вместо того чтобы слушать пустую галиматью из учебников, которую они успели бы вызубрить или списать со шпаргалок, я начинал стихотворение, а они продолжали по памяти.
Курс лекций был рассчитан на два года, к концу которых отличники могли отчетливо декламировать почти полторы сотни прекрасных русских стихотворений. До сих пор горжусь этими ребятами. Боюсь, вам не выдержать с ними конкуренции.
Вообще, ваша отдаленность от культуры меня сильно беспокоит. За несколько часов беседы с вами я не услышал ни одной цитаты, ни одного суждения о литературе, живописи, музыке. Искусство — это естественная среда творческого человека, без нее он не может существовать, задыхается. Но если вы не читаете, значит, у вас нет в том потребности? О, тогда ваш случай — безнадежен.
Сожалею, если мой тон покажется вам излишне резким, но я разговариваю с вами, как того заслуживает ваш дар, самобытный и яркий, хотя и очень расхристанный, а не ваше потворство себе, побуждающее вас именовать стихами несвязные импровизации, только что пришедшие в голову.
Ваш талант, мой дорогой, это особого рода взрывная сила, данная вам для свершений, к которым неспособен обычный человек. Она требует выхода; вы должны найти ей точку приложения, научиться ее обуздывать. Если вы не сумеете ни направить ее, ни контролировать, она разорвет вас изнутри.
2.
Что касается внешнего мира, то он отнюдь не враждебен вам. Вы просто ему безразличны, ему нет до вас никакого дела. Он живет своими насущными потребностями, животными инстинктами: ест, пьет, спит, иногда совокупляется. Творческий импульс ему чужд. Для него творчество существует лишь в качестве развлечения.
Вы ищете в нем сочувствия? Дуньте, плюньте и перекреститесь! Через несколько месяцев вам исполнится 18, вам скоро на пенсию, откуда же эти розовые пузыри детских фантазий? Перечтите хотя бы Боратынского «На посев леса», или Пушкина «Поэт и толпа».
Конфликт с миром — удел каждого художника, на эту тему написано много превосходных стихов, но названные мною - по-разному отражающие его суть — программные в русской поэзии, вы обязаны помнить их наизусть.
У вас есть выбор. Вы можете подстроиться под запросы мира, — сочинять шутливые стишки, («Во саду ли, в огороде, бегала собачка, Хвост подняла, навоняла, — вот вам и задачка!» или «Кто под нами – врозь ногами?»— смешно, не правда ли? Выше этой точки современный российский юмор редко поднимается).
При наличии удачи со временем вы, мечтающий о карьере режиссера, возможно, сумеете снять пяток комедий, окрашенных черным юмором, вам не чуждым, и умеренным патриотизмом; допустим, «Четыре ножа в жопе либерала» или «Ехали калеки на поминки (Из жизни российской оппозиции)».
Есть шанс, что вы подниметесь еще выше, вам даже позволят облизать дряблые кремлевские гениталии и сработать очередную душераздирающую драму о подвиге нашего народа в годы хохловско-татарской оккупации да еще украсть три четверти выделенного на это бюджета.
Не возбуждает? Тогда учитесь обходиться без похвал окружающих, и обретать радость в творчестве.
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плю́ет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Простите за длинную цитату, не сумел остановиться, – уж больно хорош сонет! Не может быть, чтобы вы не знали его наизусть!
Должно быть, у вас, поверженного злом, накормленного невкусным хлебом с солью, избитого костлявым кулаком тревоги и несправедливо обруганного товарищами, он вылетел из удрученной головы.
Скажу честно: я пробовал первый путь, но быстро понял, что он мне не подходит. Свернув на второй, я иду по нему лет уже двадцать, не жалея и не оглядываясь.
Однако, влиять на ваш выбор я не собираюсь. Объективно рассуждая, каждый вариант имеет свои достоинства и изъяны. Первый приносит деньги и славу, но разрушает талант, второй — дает вам счастье свободного полета, но обрекает на одиночество.
Как проклятье висит пророчество:
«Одиночество! Одиночество!»
Это строки из стихов моего друга, которые он никогда не публиковал.
3.
В том, что касается вашей судьбы после окончания школы, воздержусь от советов, — как я писал уже вашей матушке, это слишком ответственно.
Продолжать наше общение стоит лишь в том случае, если вы всерьез начнете работать над собой, восполняя зияющие пустоты в своем образовании.
Честно говоря, я не уверен, готовы ли вы к этому?
Обнимаю.
К.Ш.
* * *
II. О ПРАВДИВОЙ ЖУРНАЛИСТИКЕ
«Добрый день, Кирилл!
Меня зовут М., я журналист агенства «Россия сегодня». Находясь в длительной командировке в Самаре, бывая наездами в Тольятти и постигая бесконечную летопись событий Самарской области 90-00-х годов, я четко осознал потребность в съёмках короткометражного фильма о Валерии Иванове и Алексее Сидорове. Я, как человек со стороны, воспринимающий ситуацию в Тольятти жирными мазками, увидел в истории двух смелых журналистов прекрасный пример, на котором можно современным детям и студентам показать, что такое сила журналистского правдивого слова, что значит исполнять свой долг и как можно стоять на своём.
Я искренне считаю, что редактора ТО и такие, как они, заложили в 90-х годах потенциал перерождения России, которое началось ровно в тот момент, когда такие Ивановы и Сидоровы (прекрасные русские собирательные фольклорно-энциклопедические фамилии) начали в заполнившейся эвфемизмами стране называть вещи своими именами. Да, журналисты шли на рожон, да, общее криминально-бессознательное их уничтожило, но именно такие люди заложили возможность обновления России и перехода на новый этап развития.
Актеров я планирую привлечь тольяттинских и самарских, хронометраж 20 минут. Оборудование - своё, киношное. Основная мысль фильма - сначала было слово. Консультанты - родственники и коллеги Валерия и Алексея.
Рабочее название - «Тачка цвета крови». Бюджет (800 тысяч рублей) - краудфандинг (planeta.ru), потому что не уверен, что в Самарской области есть кто-то, кто готов финансировать такой проект. Ротация - свободный доступ в интернет. Цель - показать тольяттинской и всей российской молодёжи настоящих русских героев современности.
Прошу вашей помощи либо в участии в сценарии, либо совета.
С уважением,
М.»…
* * *
Дорогой М.
Спасибо за письмо, Ваш задор меня растрогал. Как отвечал Онегин Татьяне:
«Мне ваша искренность мила;
Она в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем тоже без искусства.»
Дабы сделать наш разговор предельно предметным, начну с того, чем могу быть Вам полезен.
1.
Вопреки сложившемуся обо мне в Самаре мнению, я совсем не богат, так что вряд ли сумею помочь Вам деньгами.
Попробуйте обратиться на этот предмет к г-ну А-ну, известному самарскому меценату, внесшему огромный вклад в развитие местной культуры открытием музея имени самого себя. Думаю, он не откажет, особенно, если вы пообещаете ему показать его в своем фильме на сцене. Пусть он споет Вам что-нибудь про любовь к родине или борьбу с коррупцией, - он недурен в обеих темах, и, судя по Вашему письму, обе Вам подходят.
2.
От сочинения сценария меня увольте, сделайте милость; я в этом не силен, да и Вашего собственного пыла вполне хватит даже на полнометражку. Кстати, надеюсь, его не остудит то обстоятельство, что Алексей Сидоров, хотя и вырос в Ваших глазах, благодаря фольклорной простоте фамилии и своему бесстрашию, до масштабов национального русского героя, вроде Ильи Муромца, но оставался в жизни интеллигентным еврейским парнишкой, застенчивым и неловким, благодушно подтрунивавшим над своей неуклюжестью и робостью.
3.
Вашу работу на RT я объясняю острой финансовой нуждой и необходимостью заботиться о многочисленном семействе,- во всяком случае, именно так издавна принято объяснять занятие проституцией. Но Ваше намерение снять фильм о журналистах, которые древнейшим ремеслом не грешили, да еще и показать такой фильм на RT, признаюсь, ставит меня в тупик. Должно быть, мне не хватает чувства юмора.
Кстати, это не у вас там, на днях вышел фильм о том, как Навальный сначала украл весь русский лес, потом продал его американцам, сам себя отравил и хитро спрятался от правосудия на зоне; живет там теперь, как король, а мы все страдаем?
Спасибо Вам и Вашим коллегам за бескомпромиссную правду и мужество, с которым вы день и ночь, по Вашему выражению, «лезете на рожон».
Берегите себя, М.
4.
И Валерия Иванова, и Алексея Сидорова я хорошо знал и любил; оба начинали свой путь в моей газете. О ситуации в Самаре и Тольятти тех лет я имею некоторое представление. Полагаю, вам известно, что название вашего будущего фильма – придуманный мною когда-то заголовок для серии статей, подготовленных ребятами под моим руководством?
Наверное, я сумел бы при случае поведать Вам пару любопытных историй, да ведь только Вы, кажется, настроились на создание пафосного мифа о героях-панфиловцах?
Тут я Вам не помощник.
5.
В Самаре я бываю редко, жизнь веду очень замкнутую, с незнакомыми людьми не встречаюсь, на телефонные звонки не отвечаю, интервью не даю, избегаю всякой публичности, связь с внешним миром поддерживаю через своего друга и помощника Анну, которая и переслала мне Ваше письмо. Впрочем, если Вам удастся заручиться рекомендацией кого-нибудь из тех, чьим суждениям я доверяю, возможно, нам и случится пообщаться.
Желаю успехов.
К.Ш.